И правит окриками пьяными. Блок незнакомка стихотворение. Анализ стихотворения «Незнакомка» А. А. Блока

Русский читатель знает латинское выражение «In vino veritas» со школьной скамьи в очень правильном контексте. «Незнакомка» Александра Блока и должна, по совести, называться «Истина в вине». Давайте мы с него и начнем. Блок писал:

И каждый вечер друг единственный

В моем стакане отражен

И влагой терпкой и таинственной

Как я, смирен и оглушен.

А рядом у соседних столиков

Лакеи сонные торчат,

И пьяницы с глазами кроликов

«In vino veritas!» кричат.

Глухие тайны мне поручены,

Мне чье-то солнце вручено,

И все души моей излучины

Пронзило терпкое вино.

И перья страуса склоненные

В моем качаются мозгу,

И очи синие бездонные

Цветут на дальнем берегу.

В моей душе лежит сокровище,

И ключ поручен только мне!

Ты право, пьяное чудовище!

Я знаю: истина в вине.

Кто эти «пьяницы с глазами кроликов»? Откуда фатальная импотентность героя? Ну как же, ведь «все души моей излучины / пронзило терпкое вино». В советское время правильно делали, что это стихотворение печатали в изданиях Блока для детей, но все-таки не преуспели в пропаганде здорового образа жизни. А все потому, что в советское время запрещено было говорить о главном - о влиянии на Блока философа и поэта Владимира Соловьева, который в своей замечательной и знаменитой статье «Жизненная драма Платона» совершенно в духе последнего полагает хлеб и вино, наряду с огнем, философией и эротикой брака, главными цивилизаторами человечества.

Страдания героя лирического стихотворения Блока - это двойная истина. Одна ее сторона в том, что совсем без вина, без Диониса, герой не может схватить истину «с синими глазами». Но и захлебнувшись вином, очутившись в обществе «пьяниц с глазами кроликов», становишься совсем беспомощным, едва-едва успеваешь «Незнакомку» написать, облагодетельствовать человечество своим гением, но самому - остаться без Софии.

Это обоюдоострое содержание греческой формулы, которая лучше известна в латинском переводе in vino veritas, in aqua sanitas , или «в вине - истина, в воде - здравие», восходит к платоновским «Законам», которые, в свою очередь, опираются на греческие традиции винопития, причем не в их аттическом, а в крито-лаконском изводе. Рисуя в своем сардоническом проекте идеальное государство, Платон прямо говорит, что мудрый законодатель пользуется вином целенаправленно, полагаясь на старую традицию. В юности, до достижения совершеннолетия, вина пить не полагается, поскольку в это время человек еще хорош и истины не скрывает. Об этом герои Платона подробнее говорят в диалоге «Минос». А потом, после 18 лет, пить ему нужно обязательно, но не допьяна, а ровно до того состояния, когда язык развяжется, чтобы человек мог свободно высказывать то, что на самом деле думает и знает. Афинянин в «Законах»[1 ]в переводе А. Н. Егунова говорит о вине как о напитке, «возбуждающем бесстрашие, чрезмерную отвагу, к тому же несвоевременную, недóлжную».

«Сперва он делает человека, который его пьет, снисходительным к самому себе; и чем больше он его отведывает, тем большими исполняется надеждами на благо и на свою мнимую силу. В конце же концов он преисполняется словесной несдержанностью, точно он мудр, своеволием и совершенным бесстрашием, так что, не задумываясь, говорит и делает все, что угодно».

Итак, поверхностное благо, которое законодатель получает от спаивания своих сограждан зрелого возраста, - это сведения об их настоящих мыслях и настроениях. «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». Но это, как уже было сказано, только поверхностное и легко рвущееся знание.

Подлинная задача умеренного винопития совсем в другом. Его противопоставляет всяким телесным упражнениям - подобно Уинстону Черчиллю, который говорил, что с удовольствием занимался бы джоггингом по утрам, если б от быстрой ходьбы у него лед из виски не выпрыгивал. Но это я к слову. Послушаем Платона, который говорит, что как раз «в тех состояниях, испытывая которые мы по своей природе становимся смелыми и отважными, и надо упражняться, как можно менее преисполняясь бесстыдством и дерзостью и боясь совершить, испытать или сказать что-либо постыдное».

«Что же делает нас способными на «постыдное»?» - спрашивает Платон. Да вот же оно: «Гнев, страсть, наглость, невежество, корыстолюбие, трусость. Кроме того, еще: богатство, красота, сила и все пьянящее наслаждением и делающее нас безрассудными. Можем ли мы назвать какое-нибудь другое удовольствие, кроме испытания вином и развлечениями, более приспособленное к тому, чтобы сперва только взять пробу, дешевую и безвредную, всех этих состояний, а уж затем в них упражняться? Конечно, при этом необходимы некоторые предосторожности.

Обсудим же, как лучше испытать сварливую и вялую душу, из которой рождаются тысячи несправедливостей: путем ли личных с ней общений, причем нам будет грозить опасность, или же путем наблюдений на празднестве Дионисий? Чтобы испытать душу человека, побеждаемого любовными наслаждениями, вверим ли мы ему собственных дочерей, сыновей и жен, подвергая опасности самые дорогие для нас существа, только для рассмотрения склада его души? Приводя тысячи подобных примеров, можно было бы говорить бесконечно в пользу того, насколько лучше это безвредное распознавание во время забав. Мы полагаем, ни критяне, ни другой кто не могут сомневаться, что это весьма удобный способ испытать друг друга. К тому же он превосходит остальные способы испытаний своей дешевизной, безопасностью и быстротой».

Итак, искусство винопития нужно законодателю, чтобы распознать природу и свойства душ, и поэтому является частью государственного управления. Эта теория Платона строилась, конечно, и на мифологической традиции. Культ Вакха Освободителя и предполагал обязательство граждан познавать истину, мешая кровь Диониса со слезами нимф. Метафорой истины остается глоток вина и в христианских обрядах.

В Новейшее время в роли законодателя в частном порядке может выступать и одиночка, например писатель. В русской литературе таким был . Как мало кто, понимал великий писатель платонический смысл винопития. Но до определенной черты, на которой истина испаряется за исчезновением любви. Это познавательное винопитие мы встречаем и в «Подростке», и в «Преступлении и наказании». А вот как в «Селе Степанчикове» Бахчеев противопоставляет суетное светское знание свободного человека хмельной автаркии холопов.

«А на что холопу знать по-французски, спрошу я вас? Да на что и нашему-то брату знать по-французски, на что? С барышнями в мазурке лимонничать, с чужими женами апельсинничать? разврат - больше ничего! А по-моему, графин водки выпил - вот и заговорил на всех языках. Вот как я его уважаю, французский-то ваш язык! Небось, и вы по-французски: «та-та-та! та-та-та! вышла кошка за кота!» - прибавил Бахчеев, смотря на меня с презрительным негодованием. - Вы, батюшка, человек ученый - а? по ученой части пошли?

Да… я отчасти интересуюсь…

Чай, тоже все науки превзошли?

Так-с, то есть нет… Признаюсь вам, я более интересуюсь теперь наблюдением. Я всё сидел в Петербурге и теперь спешу к дядюшке…»

Нашему брату, все еще «спешащему к дядюшке», к познанию, к французскому языку, целый графин водки, пожалуй, многовато. Это потом, в старости, расставшись со свободой, когда уж не полимонничаешь и не поапельсинничаешь, можно отдавать весь долг Дионису сполна. За то, что, по слову Платона, Дионис «даровал людям вино как лекарство от угрюмой старости». И в этом - третье и последнее значение выражения ἐν οἴνῳ ἀλήθεια.

По вечерам над ресторанами

Горячий воздух дик и глух,

И правит окриками пьяными

Весенний и тлетворный дух.

Вдали над пылью переулочной,

Над скукой загородных дач,

Чуть золотится крендель булочной,

И раздается детский плач.

И каждый вечер, за шлагбаумами,

Заламывая котелки,

Среди канав гуляют с дамами

Испытанные остряки.

Над озером скрипят уключины

И раздается женский визг,

А в небе, ко всему приученный

Бесмысленно кривится диск.

И каждый вечер друг единственный

В моем стакане отражен

И влагой терпкой и таинственной

Как я, смирен и оглушен.

А рядом у соседних столиков

Лакеи сонные торчат,

И пьяницы с глазами кроликов

"In vino veritas!" кричат.

И каждый вечер, в час назначенный

(Иль это только снится мне?),

Девичий стан, шелками схваченный,

В туманном движется окне.

И медленно, пройдя меж пьяными,

Всегда без спутников, одна

Дыша духами и туманами,

Она садится у окна.

И веют древними поверьями

Ее упругие шелка,

И шляпа с траурными перьями,

И в кольцах узкая рука.

И странной близостью закованный,

Смотрю за темную вуаль,

И вижу берег очарованный

И очарованную даль.

Глухие тайны мне поручены,

Мне чье-то солнце вручено,

И все души моей излучины

Пронзило терпкое вино.

И перья страуса склоненные

В моем качаются мозгу,

И очи синие бездонные

Цветут на дальнем берегу.

В моей душе лежит сокровище,

И ключ поручен только мне!

Ты право, пьяное чудовище!

Я знаю: истина в вине.

Обновлено: 2011-05-09

Посмотрите

Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter .
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.

Спасибо за внимание.

Полезный материал по теме

Лирический герой

Стихотворение построено по принципу контраста.

В первой строфе стихотворения центральное место занимает ресторан, который символизирует вечерний хаос. Хаос не только в самом городе, но и в душах, в сознании людей. Перед лирическим героем возникает реалистическая картина пошлой, бездуховной жизни, которую герой отвергает, но сам не может выбраться из него. Природа уподобляется разгульной жизни, она не хочет видеть, что твориться вокруг: «горячий воздух дик и глух». На улице весна, но она здесь не символ благоухания, жизни и счастья. Она скорее пропитана духом тления и разложения. Горячий воздух одурманивает и без того пьяных людей. И всем этим правит «весенний и тлетворный дух»- дух гибели и разложения общества. Как весной обнажается грязь, так и вечером «обнажаются» пьяные люди. Они наслаждаются только земными пошлыми вещами, но никак не чем-нибудь возвышенным.

Во второй строфе перед нами вместо городского хаоса предстает хаос дачный, царящий везде. На дачах должен быть свежий, чистый воздух, но нет, и здесь повсюду пыль, из-за которой трудно дышать. Изображается картина обыденной жизни - беспробудной, беспросветной. Детский плач подтверждает это. Ребенку плохо, он как никто другой чувствует этот хаос.

«Крендель булочной», который «чуть золотится», является надеждой на спасение «утопающих» в пошлости. Все видят этот просвет, но никто не стремится к нему, потому что все привыкли к праздной жизни. Вероятно, эта булочная давно закрыта. Хлеб, который «всему голова», стал никому не нужен. И поэтому «чуть золотится крендель булочной», который с наступлением вечера теряет свою надобность.

Третья строфа начинается словами: «и каждый вечер за шлагбаумом…». Шлагбаум отделяет один мир от другого. Праздная вечерняя жизнь остряков начинается с одного и того же - прогулок. «Котелки» свидетельствуют о том, что это люди из высшего сословия. Остряки гуляют «заламывая котелки» в знак приветствия, и при этом у них, вероятно, на лице красуется улыбка. Но она не искренняя, а, скорее всего, эгоистичная, «наклеенная» - они улыбаются с целью личной выгоды. Богатство не делает «остряков» лучше – все они гуляют среди канав, а канавы не лучшее место для прогулок, возникает только отвращение. Образ «остряков» ассоциируется с выскочками, эгоистами и шутами. Слово «остряки» употребляется с эпитетом испытанные, т.е. привыкшие к своему «званию»

Первая строчка четвертой строфы настраивает нас на романтический лад: «над озером скрипят уключины…». Но тут мы слышим отвратительный визг, от которого становится тесно на душе, может быть, немного страшно.

Луна, являющаяся символом любви, должна настраивать на романтический лад, но она «бессмысленно кривится» на небе. Блок сравнивает ее с диском, а при этом слове возникает образ чего-то металлического, неестественного. В этом мире она потеряла свои свойства – больше она похожа на электрическую лампочку. Автор олицетворяет ее, говоря, что она «приучена» ко всему, что творится в мире.

Следующие две строфы – переход к другой картине, прямо противопоставленной окружающей пошлости. Из этих строк мы узнаем, что лирический герой одинок: «и каждый вечер друг единственный в моем стакане отражен». Может быть, этот друг не что иное, как отражение в стакане самого лирического героя. «Терпкой и таинственной» влагой Он назвал вино, которым «оглушил» свое горе. В последней строфе первой части автор еще раз подчеркивает всю приземленность того положения, в котором оказались люди. Лакеи здесь «торчат», для них это работа и, несмотря на унижения и физическую усталость, им приходится обхаживать «пьяниц с глазами кроликов». Этих людей поэт сравнивает с животными. Человек до того опустился, что потерял все свои качества, и теперь он подчиняется только животным инстинктам. И в жизни этих «самоубийц» осталась только одна истина – вино.

В первой части используется низкая лексика: «дик, пьяные, тлетворный, переулочная пыль, плач, визг, кривится, торчат, кричат».

Во второй же части Блок говорит возвышенно - таинственно. В начале стихотворения изображается реальный мир. Однако следующие шесть строф по содержанию и поэтике составляют столь очевидный контраст первой части.

Лирический герой недоволен реальным миром. Это и заставляет его отправиться в мир грез, мечтаний и фантазии. Он запутал сам себя и теперь не может понять, сон это или явь.

Но появляется Она – Незнакомка, которая до конца опьяняет Его. Она – призрак, который приходит из темноты. Она «движется», «медленно» идет. Грязь окружающей пошлой обстановки не соприкасается с Ней, Она как бы парит над нею. Лирический герой не знает, кто эта женщина, но Он возносит Ее до небесного божества. Дело в том, что Незнакомка одновременно и воплощение высокой красоты, и порождение «страшного мира» реальности – женщина из мира «пьяниц с глазами кроликов».

Когда Она «плыла» меж пьяными, на Нее никто не обращал внимания, кроме лирического героя, ведь Она – плод его воображения. Незнакомка одинока: «всегда без спутников, одна». И в ожидании чего-то «она садится у окна». У окна Она садится не случайно: из окна на Нее падает лунный свет, что придает Ей большую таинственность, загадочность и выделяет из общей массы. Как и люди, плавающие в лодках, не видят красоты луны, так и окружающие Незнакомку пьяницы не могут оценить Ее прелести. Она же садится у окна, чтобы любоваться красотой луны и не видеть всей пошлости, окружающей Ее.

Вспомним, какой воздух был в начале стихотворения – удушающий, тяжелый, гнилой. А сейчас «дыша духами и туманами» - это воздух, навеянный чем-то светлым, божественным, недоступным для лирического героя. Он возносит Ее до того, что сам не может приблизиться к Ней. Но и одновременно Он закован «странной близостью». Он хочет разгадать, понять, кто Она.

Ее «упругие щелка» «веют». При этом слове мы содрогаемся, оно навевает на нас легкий ветерок. Мы можем представить, что «ее упругие шелка» колышутся на ветру – это придает ей легкость, призрачность. Кольца, как наручники, которые не дают выбраться ей из мира пошлости. Этот мир окружил Ее со всех сторон. Из-за этого Она носит шляпу с «траурными перьями».

Его и Ее объединяют одиночество. Поэтому Он «близостью закованный». За обликом Незнакомки герой видит «берег очарованный, очарованную даль». Он хочет уйти к Ней в «очарованную даль», уйти от мира пошлости, который минуту назад казался непобедимым. Она рядом, на другом берегу, где царит добро, где все прекрасно. Незнакомка так далеко и высоко, что герой только может любоваться Ею, но не в силах до Нее дойти. Он должен разгадать тайны жизни: «глухие тайны мне поручены, мне чье-то сердце вручено…». Он придумал Ее прошлое и настоящее, дорисовал в воображении Ее душевное состояние. Герою вручена тайна Незнакомки. Он должен разгадать ее, чтобы добраться до «очарованного берега». Солнце – это и есть тайна. Оно символ счастья, любви. И чувствование, понимание этой своей посвященности в чужие тайны порождает у лирического героя такое сильное ощущение, как будто «все излучины пронзило терпкое вино». Вино дало возможность ему выплыть туда, где «очи синие бездонные цветут на дальнем берегу». Героиня «въелась» в его воображение, он не может выкинуть из головы ни одну деталь Ее образа, даже «перья страуса». Он утопает в Ее бездонных очах, которые манят Его на другой берег – символ новой жизни, новых открытий.

Последняя строфа стихотворения построена на осмыслении произошедшего в душе героя. Он очнулся от сказки, мира грез. Герой угадал тайну: «истина в вине». Угаданная тайна, открывшая возможность другой жизни на дальнем берегу, вдали от пошлости, принимаемой всеми, воспринимается им как вновь обретенное сокровище, «и ключ поручен только мне». Вино, ударившее в голову, помогает обрести веру и надежду, и он кричит: «ты право, пьяное чудовище! Я знаю: истина в вине». Не зря он назвал себя чудовищем – он таковым и остается, но посвященность в тайное очарование другого мира, пусть и в воображении, утверждается как истина.

Спасение лирического героя в том, что Он помнит о существовании любви безусловной, жаждет верить, тоскует о любви единственной.

Преобладающее настроение, его изменение

Одно из самых известных произведений Александра Блока "Незнакомка". Написано оно в 1906-м году. Стихотворение входит в цикл "Город". Первые четыре строфы- первая часть. В нем уделяется внимание описанию дачной жизни. Вторая часть - пятая и шестая строфы. В образе незнакомки представлен реальный образ. Автор говорит что незнакомка -его идеал женщины. В стихотворении применено множество символов. Такие как Очаровательные берег, туман, даль- все это связывает незнакомку с образом прекрасной дамы. В итоге стихотворения Блок как бы заключает в словах "Ты право, пьяное чудовище. Я знаю: истина в вине", что на самом-то деле истина не в вине, а в реальности.

At dusky time, above the restaurants,
The savage air is stiff and dim,
And drunken yells are ruled by pestilent
And vernal venom of the spring.

Out in the monotone surrounding
Of boring countryside routine,
A child"s loud cry is somewhere sounding,
The baker"s sign is vaguely seen.

And on the outskirts, mid the gravel rocks
Along the dusty streets unpaved,
Those seasoned wags in tilted billycocks
Take ladies on a promenade.

A woman’s shriek is vaguely entering,
A squeaky rowlock on the lake,
And in the sky, adapt to everything,
The disk grimaces for no sake.

And every night, the liquid density
Shows the one friend I care to see.
And by the murky wine"s perplexity
He"s tamed and deafened, just like me.

And at a random table near my side,
A sleepy waiter pours a glass,
Those drunken bastards, foul and rabbit-eyed,
Yell out: In vino veritas! -

And every evening, on the minute set,
(Or is it just a reverie?)
Embraced in silk, a moving silhouette
Through misty window glass I see.

And, always faithful to her solitude,
She brings a hint of fragrant mists,
And passes through the drunken multitude,
And by the window wall she sits.

And ancient legends allegorical
Drift from her silks" mysterious scent,
And from her feathers bending mournfully,
And from her slender jeweled hand.

In nameless intimacy mesmerized,
I gaze beyond the cloudy veil,
And see a far enchanted paradise,
And hear a deep enchanted tale.

Alone, I guard the deepest mysteries,
Bestowed upon me is a heart,
And like a thorn, the liquor"s mistiness
Has pierced my soul, its every part.

The image sways in my subconsciousness
Of ostrich feathers, sadly bent,
And cobalt eyes, absorbing, bottomless,
That blossom on a distant land.

My soul is but a precious treasury,
And I alone possess the key!
You drunken monster! I"m surrendering,
You win: In wine, the truth, I see.

Незнакомка

По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.

Вдали над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.

Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.

Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный
Бесмысленно кривится диск.

И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной
Как я, смирен и оглушен.

А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!»1 кричат.

И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.

И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.

И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.

И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.

Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.

И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.

В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.

Рецензии

Above the restaurants, at dusky time
(А Вы мелодию не слышите? Нормально перевести можно, если только слышишь)
At dusky time above the restourants, как мне кажется могло бы быть лучше.

Above the evening country restaurants
The savage air is hot and dense,
And dusky haze of spring so venomous
Is ruling over drunken yells.

Better? I thought about these first lines for about 3 hours yesterday, but then I had to go to work:-) As far as melody, heck I know it"s compromised in the version you saw and I hate it too, but as I said this is very much a work in progress and I"m thinking about all these trade-offs, what"s lost, what"s gained...

One might think that the following thing should run like this:
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
And every evening, far-off the barriers
Wit-mouths with hats in hands
With ladies by theirs side
Walk down Mean Street at night

Александр Блок написал стихотворение «Незнакомка» в 1906 году, но свет стихи увидели в конце 1908 года, когда вошли в цикл «Город». Поэт продолжает ряд лирических стихотворений, но показывает незнакомку своей мечты не оторвано от жизни, а на фоне окружающего мира, примешивая к стихотворению букет философии.

Обратим внимание ещё на один ход Блока. Дама всегда одна и носит шляпу с траурными перьями. Возможно, автор показывает недавнее горе красавицы и её отречение от мира, по крайней мере, на сегодня. Так образ переходит из разряда живой незнакомки к разряду мечты.

Завершает поэт интересно вдвойне – он переносит себя к разряду пьяниц, и отказывается от незнакомки, отдавая предпочтение вину. Он прячет её под ключ, отрекаясь от красоты в пользу поиска истины, вино только метафора, не более. В мечтах осталась незнакомка, а на столе бокал вина - сочетание духовного и материального.

По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.

И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.

Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный
Бессмысленно кривится диск.

А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!» кричат.

И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.

И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.

И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.

Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.

И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.

В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.

Александр Блок известен всему миру как поэт-символист. Его произведения полны символов, которые передают авторское настроение, атмосферу, в которой находился и работал поэт, стиль жизни.

Многие его поэтические шедевры окутаны некой дымкой таинственности и загадки, что не мешает автору простыми словами разговаривать с читателем, делиться переживаниями и вкладывать частичку собственной души. Именно таким является стихотворение «Незнакомка».

«Незнакомка» - это одно из самых известных и узнаваемых произведений творчества Блока.